Последние лучи

Вся творческая жизнь крымского художника Константина Федоровича Богаевского (1872–1943) была связана с Феодосией — городом, наполненным славой И. К. Айвазовского.

Художественная атмосфера, всегда царившая здесь, располагала к искусству, и в то же время сковывала, а чаще просто подавляла самостоятельное творчество. Поэтому даже такому талантливому художнику, как Богаевский, необходимо было найти свою тему. Вероятно, сама природа Крыма, ее геологическое строение, пустынные солончаковые степи, полынные холмы Коктебеля, «угрюмые» скалы со скудной растительностью, а также море, развалины скифских, греческих и генуэзских колоний не только подсказали Богаевскому тему живописи. Они помогли найти должную изобразительную форму для картин — монументальную, величаво-спокойную, внешне статичную, но иногда преисполненную внутреннего драматизма. Художнику удалось рассказать биографию, судьбу этой древней земли, воссоздать портрет Восточного Крыма, «лик Киммерии», по верному определению поэта М. А. Волошина.

Чаще всего к Крыму относились как к курортному экзотическому краю. Многочисленные художники, приезжая на юг отдыхать, не утруждали себя никакими исследованиями и рассылали во все уголки России «приветы из Крыма» — открыточные виды с полоской моря, кипарисом и знойно палящим солнцем. Но в это же время, в начале XX века, многие образованные люди России — ученые, поэты, художники — воспринимали Крым как «кусочек античности», как «уголок, насыщенный ее духом и навевающий античные грезы». Именно тогда ученые начали вести систематические раскопки греческих колоний Херсонеса и Пантикапея. Для Богаевского оказались важны не столько научные доказательства археологических открытий, сколько новые возможности для мечты и догадок.

Два пейзажа Богаевского в собрании музея — «Последние лучи» и «Южная страна» — это две легенды. Одна — о далеком прошлом, другая — своеобразное пророчество такого же далекого будущего. Два пейзажа являлись двумя разными этапами в его творчестве.

В «Последних лучах» декоративная форма, истоки которой можно найти в творчестве его учителя А. И. Куинджи, соединяется с «трагедийностью мысли». В картине передана почти гнетущая тишина, безмолвие земли, которое дает ощущение хрупкости, недолговечности народов и цивилизаций: остались лишь дикие камни на земле, напоминающие татарские могильники, лишь белые облака, немножко встревоженные, но все-таки равнодушно плывущие по небу.

Трагизм мироощущения сближал тогда Богаевского с русскими поэтами-символистами. Максимилиан Волошин назвал этот период творчества художника рассказом о «трагедии земли»: «Он пишет в это время обнаженную землю, тяжелую, с мускулами, сведенными судорогой...»