Культурный код Севастополя в произведениях из коллекции музея: онлайн-выставка

Севастополю в 2023-м году – 240 лет. Дважды он был полностью разрушен, и вновь восстановлен. Но осталось то, что все эти годы было неизменным, то, что можно назвать культурным кодом Севастополя.

Культурный код города часто обоснован географическим положением. Море определило его историю, основные занятия севастопольцев и архитектурный облик города. Пластическая выразительность фасадов, например,  во многом определена влиянием архитектуры Возрождения. Предтечей Севастополя был древний Херсонес – самая греческая из колоний Северного Причерноморья. Потому в архитектуре города было отдано предпочтение греческим, соразмерным человеку, формам, а не помпезным римским.

Город в 1783 году был основан как база Черноморского флота, и это и стало главной, сквозной нитью не только его истории, но и внешнего облика, базой культурного кода.

Как этот код отразился в изобразительном искусстве, можно увидеть, в частности, в работах из собрания Севастопольского художественного музея им. М.П. Крошицкого.  

Художники рождались  и жили в нашем городе, они выбирали его сами или судьба забрасывала их в Севастополь, селились здесь навсегда или приезжали время от времени. Севастополь довоенный и послевоенный, наиболее близкие уголки города, воспринятые ими через свою биографию, - все это и определило настроение живописных и графических работ.

Мало кто так любил наш город, как Александр Александрович Дейнека. Впервые приехав сюда в 1934-м году, он почти каждый год возвращался, заразив своей любовью друзей – Георгия Нисского и Федора Богородского. Для опытного яхтсмена Нисского  Севастополь  - это, прежде всего, море. На его работах почти всегда присутствуют корабли, чаще парусные. Для Федора Богородского побережье Севастополя своими яркими черепичными крышами, маленькими домиками из ракушечника внешне ничем не отличается от средиземноморского побережья.

Севастополь Александра Дейнеки - солнечный город молодости, спорта, полета. Это не белокаменный город, он теплых охристых цветов. И не только потому, что большинство жилых домов строилось тогда из песчаника. Для художника Севастополь – город счастливого солнца и теплого ветра. Но в графическом листе «Гидропланы. Севастополь» (1934; бумага, акварель, гуашь; 33,5х51,5) он передал другую сторону жизни города. Суровость его военных и гражданских будней, тревога ожидания любимых из полета или морского похода переданы легкой грустью преобладания холодных цветов, аскетичной композицией.  

Севастополь по протяженности – один из самых больших городов в мире: от Байдарских ворот до Качи. Но расположение локальное. И образ каждой из этих локаций или памятников либо входит в культурный код города, либо имеет свой «гений места».

Памятник затопленным кораблям (1905, скульптор А.Г. Адамсон, архитектор В.А. Фельдман) не зря вошел в герб Севастополя. Одно из знаковых обозначений города, его символ художники воспринимали по-разному. Для баталиста В.Г. Пузырькова этот памятник – символ военного мужества вообще, независимо от времени. А для симферопольца, крымского партизана Э.М. Грабовецкого - это романтический образ, место свиданий. Для одних художников Малахов курган - это место героических боев первой и второй обороны города, а для Наталии Василенко – парк детских прогулок в тишине. Игорь же Иосифович Ленчик воспринимает вид с Малахова кургана как вневременной облик города, начинавшегося с Корабельной стороны

Часто придуманный, досочиненный образ того или иного места более «культурноходен», чем его реальный вид. У З. И. Филиппова, Э. А. Арефьева образ Балаклавы волшебен, призрачен, населен детскими воспоминаниями (как у Зиновия Ивановича) или литературными персонажами. И для З. Филиппова, и для В. Адеева, и для И. Шипилина Балаклава во многом - гриновский город. А у художника, всю жизнь прожившего в Балаклаве, знающего и чувствующего ее в разные времена года, в разные состояния суток А.Н. Бурцева - чем меньше туристических обозначений малой родины, например, генуэзских башен, тем это более балаклавское настроение в его гравюрах, как в серии «Окна».   Балаклаву же как винную долину («Золотую балку») воспринимали художники разных эпох Э.А. Штейнберг и НК. Крылова.   

Мы, живя в таком красивом городе, часто привычно не замечаем его своеобразия. Но взгляд художника, особенно чувствительный к красоте, способен это исправить. Два замечательных графика открыли нам Севастополь прежде всего как памятник уникальной архитектуры. Один из них приехал из Сибири и более двадцати лет был главным художником театра им. А.В. Луначарского (Н.С. Шеметов), другой – с Западной Украины (Я.М. Мыськив), которому  строгая торжественность львовской гравировальной школы помогла передать красоту отдельных шедевров нашего города.

Художники, творчески сформировавшиеся в советское время и помнившие Севастополь еще закрытым, воспринимали его прежде всего как военно-морскую столицу. И Я.А. Басов, ни одна из севастопольских акварелей которого не обошлась без спешащих фигур матросов; и Е. Рожков, не только художник-график, но и профессиональный водолаз, чьи гравюры словно припорошены соленым морским юмором; и И. Шипилин, не просто романтик военно-морской службы, которую и сам проходил в Севастополе, но и придумавший знаменитый Фортификационный пленэр, несколько лет радовавший наш город.     

Молодые художники тоже услышали эту флотскую песню – когда суровую и мужественную (А. Дымант), когда нежную и лиричную (Е. Вильчукова). Елену можно назвать самой севастопольской художницей, поистине выразительницей его культурного кода. Ее матросы, чайки, военные корабли так узнаваемо-севастопольские!

Свой образ у каждого из художников у Аполлоновки, у Херсонеса, других знаковых мест города. Но не каждому удалось воплотить культурный код Севастополя.

Как по-разному может восприниматься местность, рассмотрим на примере Инкермана. Художники смогли уловить его неброскую красоту, запечатлеть только ему присущие особенности: дорожный «серпантин» (Э. Штейнберг), сияние каменного карьера (М. Чухланцев), загадочную притягательность героических штолен, помнящих войну (О. Еремеев), стремительность  выезда из тоннеля (Я. Басов), вечность монастырской традиции (В. Гурин, который даже в манере исполнения не случайно традиционен). Как «место в себе», преобладающе трагичное,  видит его Н.Я. Дудченко, как архаический остров, древний архетип – А. Сорокина.

Хочется верить, что и в следующие как минимум 240 лет своей жизни город не утратит свой культурный код. А художники найдут новые его образы, сохраняя верность и старым традициям.

Т. Сайгушкина, искусствовед